Фридрих Ницше
Коротко об авторе
«Фридрих Ницше родился 15 октября 1844 г. в бедной деревушке Рёккен, расположенной на границе Пруссии и Саксонии. Его отец. Карл Людвиг Ницше, был выходцем из духовной семьи. И дед, и прадед Ф. Ницше преподавали богословие, мать его была внучкою и дочерью пасторов. Будущий страстный ниспровергатель христианства, как это нередко случалось в истории, своим появлением на свет обязан проповедникам и хранителям основ ненавистной ему религии. Когда Фридриху было 4 года, умер его отец, последний год жизни которого был омрачен безумием…
…После смерти отца мать Ницше с детьми переезжает в Наумбург, где Фридрих получает первое образование. С 14 до 20 лет он учится в Пфортской школе, в которой в свое время учились Новалис, братья Шлегель, Фихте. Здесь Ницше проходит курс обучения богословию, еврейскому, греческому и латинскому языкам. По окончанию школы поступает в Боннский университет, где год занимается на теологическом факультете. Затем продолжает учебу на философском факультете в Лейпцигском университете. С 1869 по 1879 г. Ницше — профессор Базельского университета в Швейцарии. Но в 1879 г. он по состоянию здоровья вынужден оставить преподавание. С 1883 по 1888 годы Ницше по рекомендации врачей живет в Италии. В 1888 г. возвращается в Наумбург, затем переезжает в Лейпциг. В начале января 1889 г. Ницше настигает безумие, которого он всегда страшился, помня о трагической судьбе отца. Последние одиннадцать лет прожиты Ницше в состоянии помутнения рассудка. Именно в это время к нему приходит европейская слава. Увы, слишком поздно, 25 августа 1900 г. в Веймаре Фридрих Ницше умер.» [1]
Общее предисловие
В настоящий момент я располагаю следующими трудами товарища Ницше: «Человеческое, слишком человеческое», «Так говорил (нет, не Наклоняев!) Заратустра», «По ту сторону добра и зла», «Сумерки идолов или Как философствуют Молотом».
Начнем «карандашить» по порядку. Итак, «Человеческое, слишком человеческое».
Предисловие к «Человеческому, слишком человеческому»
Данный труд состоит из нескольких отделов, каждый из которых включает вереницу пронумерованных высказываний, причем нумерация сквозная.
Отдел первый: «О первых и последних вещах». Ознакомившись с этим отделом, с глубоким прискорбием констатировал, что для меня понимание первых и последних вещей доступно также, как понимание любви доступно сперматозоиду. Мне показалось, что здесь Ницше разговаривает с другими философами, а не с простыми смердами…. Этот отдел с грустью пропускаю.
Отдел второй: «К истории моральных чувств». Очень много интересного и в то же время известного, следовательно, пропускаем.
Отдел третий: «Религиозная жизнь». Хоть я по вере и атеист, но… Словом, пропускаем. Остаются следующие отделы: «Из души художников и писателей», «Признаки высшей и низшей культуры», «Человек в общении», «Женщина и дитя», «Взгляд на государство», «Человек наедине с собой».
Еще раз повторюсь, что-либо пропущенное мной говорит не об оценке великого мыслителя и его трудов, а скорее о моей невнимательности и, мягко говоря, незрелости, но право на собственную точку зрения (в буквальном смысле) я все-таки имею.
ОТДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ: «ИЗ ДУШИ ХУДОЖНИКОВ И ПИСАТЕЛЕЙ»
146
Чувство правды у художника. Художник имеет более слабую нравственность в отношении познания истины, чем мыслитель; он отнюдь не хочет лишаться права на блестящие, глубокомысленные истолкования жизни и борется против трезвых, простых методов и выводов. Внешне он ратует за высшее достоинство и значение человека; в действительности же, он не намерен отказаться от условий, при которых его искусство может производить наибольшее впечатление, — то есть от всего фантастического, мифического, неверного, крайнего, от влечения к символам, от переоценки личности и веры в какую-то чудесную природу гения; он, следовательно, считает сохранение своей манеры творчества более важным, чем научная преданность истинному во всякой, хотя бы и в самой непритязательной, его форме.
{На мой взгляд, очень тонко подмечено…}
155
Вера во вдохновение. Художники заинтересованы в том, чтобы люди верили во внезапные озарения, в так называемое вдохновение; как если бы идея художественного или поэтического произведения, основная мысль философской системы сходила с неба в виде света благодати. В действительности фантазия хорошего художника или мыслителя творит постоянно хорошее, посредственное и плохое, но его острое и опытное суждение отвергает, выбирает, сочетает, как это видно теперь из записных книжек Бетховена, который постепенно составлял свои великолепнейшие мелодии и как бы отбирал их из многообразных набросков. Кто различает менее строго и охотно отдается воспроизводящему воспоминанию, тот при случае может стать великим импровизатором, но художественная импровизация стоит весьма низко по сравнению с упорно и серьезно проверенной художественной мыслью. Все великие гении были великими работниками; они не только неутомимо изобретали, но и неутомимо отвергали, проверяли, совершенствовали, упорядочивали.
{Очень ценное для всех программистов-художников замечание…}
165
Гений и ничтожное. Именно оригинальные, из себя самих черпающие умы могут при известных обстоятельствах создавать нечто совершенно пустое и бесцветное, тогда как более зависимые натуры, так называемые таланты, полны воспоминаний о всевозможных хороших вещах и даже в состоянии упадка могут создавать нечто терпимое. Но если оригинальные умы покинуты своим дарованием, то воспоминание не приносит им никакой помощи: они становятся пустыми.
{Именно этим я сейчас занимаюсь — заполняю собственную пустоту}
179
Против оригиналов. Когда искусство облекается в самую изношенную материю, в нем лучше всего узнаешь искусство.
{тов. Малевичу и его квадратам посвящается}
185
Парадоксы автора. Так называемые парадоксы автора, шокирующие читателя, находятся часто не в книге автора, а в голове читателя.
{NB!}
190
Грех против духа читателя. Когда автор отрекается от своего таланта только для того, чтобы поставить себя на уровень читателя, то он совершает единственный смертный грех, который последний ему никогда не простит — именно в случае, если он заметит это. Можно говорить человеку что угодно дурное про него; но в способе, как это говоришь, надо уметь снова ободрить его тщеславие.
{Иными словами, если наклоняете, то делайте это грамотно и красиво}
210
Спокойная плодотворность. Прирожденные аристократы духа не слишком усердны; их творения возникают и в спокойный осенний вечер падают с дерева без того, чтобы их страстно желали, взращивали или вытесняли новым. Неустанное желание творить — вульгарно и свидетельствует о ревности, зависти и честолюбии. Если человек есть нечто, то он, собственно, не должен ничего делать — и делает все же весьма много. Существует порода более высокая, чем «продуктивный человек».
{Об аристократах духа — это комплимент Отцам, а вот все остальное — на заметку товарищу Хью, ему стоит кое-что переосмыслить, и в первую очередь это касается очень меткой характеристики «Haec habui, quae dixi» }
ОТДЕЛ ШЕСТОЙ: ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕНИИ
312
Средство примирения. Часто достаточно дать человеку, которому мы нанесли ущерб, повод сострить на наш счет, чтобы доставить ему личное удовлетворение и даже расположить его в нашу пользу.
{На заметку юнаку (юному наклонисту)}
314
Деликатность. Стремиться никого не огорчать и никому не наносить ущерба может быть одинаково признаком и справедливого и боязливого образа мыслей.
{Да уж полноте, Фридрих Карлович! Причем здесь справедливость, если никого не огорчать…}
321
Сострадательные. Сострадательные натуры, всегда готовые на помощь в несчастье, редко способны одновременно и на сорадость: при счастье ближних им нечего делать, они излишни, не ощущают своего превосходства и потому легко обнаруживают неудовольствие.
{Думаю, что верно и обратное. Тот, кто готов разделить радость, вряд ли поможет в беде. Гы.}
323
Предвидеть неблагодарность. Кто приносит в дар великое, не встречает благодарности: ибо одаряемый обременен уже самим принятием дара
{Согласен. Ну и как дальше жить-та?}
343
Рассказчик. Кто что-либо рассказывает, у того легко можно подметить, рассказывает ли он потому, что его интересует факт, или потому, что он хочет заинтересовать своим рассказом. В последнем случае он будет преувеличивать, употреблять превосходные степени и т.п. Тогда он обыкновенно рассказывает хуже, так как думает не столько о деле, сколько о себе.
{Рыбаки! Мотайте на ус!}
357
На алтарь примирения. При известных обстоятельствах от человека можно добиться чего-либо лишь тем, что его оскорбляешь и становишься во враждебное отношение к нему: это сознание, что у него есть враг, настолько мучит его, что он охотно пользуется для примирения первым признаком более мягкого настроения и жертвует на алтарь примирения то самое, что для него раньше было настолько важным, что он ни за какую цену не хотел от него отказаться.
{На заметку юнаку…Но с примечанием — действует только на НИЗКИЕ или ЗАВИСИМЫЕ натуры. Видимо это Вы имели в виду, говоря об «известных обстоятельствах»}
358
Требование сострадания, как признак наглости. Существуют люди, которые, вспылив и оскорбив других, требуют, во-первых, чтобы на них не обижались и, во-вторых, чтобы к ним испытывали сострадание за то, что они подвержены столь острым пароксизмам; так далеко заходит человеческая наглость.
{Гы-гы-гы. Есть, есть такой грешок…}
366
Благородство и благодарность. Благородная душа будет охотно чувствовать себя обязанной к благодарности и не будет боязливо избегать случаев, при которых ей приходится обязываться; точно так же она будет потом умеренна в выражениях благодарности; тогда как низкие души не хотят ни к чему обязываться или потом чрезмерны или слишком старательны в выражениях благодарности. Последнее, впрочем, встречается и у лиц низкого происхождения или находящихся в зависимом положении: услуга, оказанная им, представляется им чудом милости
{Суров товарищ Ницше… Не по-детски суров… Хотя и прав}
ОТДЕЛ СЕДЬМОЙ: ЖЕНЩИНА И ДИТЯ
403
Довести всех до всего. Каждого человека можно настолько утомить и обессилить беспокойствами, страхами, накоплением труда и мыслей, что он уже не может противостоять делу, которое имеет вид чего-то сложного, а уступает ему, — это хорошо знают дипломаты и женщины.
{Почему только они? Это называется «взять на измор». Просто очередная шпилька в адрес женщин…}
406
Брак как долгий разговор. При вступлении в брак нужно ставить себе вопрос: полагаешь ли ты, что ты до старости сможешь хорошо беседовать с этой женщиной? Все остальное в браке преходяще, но большая часть общения принадлежит разговору.
{Ну, это «классика»… Кстати, может получиться неплохой тост-пожелание для новобрачных, типа «так выпьем же»}
413
Близорукие влюбляются. Иногда достаточно уже более сильных очков, чтобы исцелить влюбленного; а кто обладал бы достаточной силой воображения, чтобы представить себе лицо и фигуру возлюбленной на двадцать лет старше, тот, быть может, весьма спокойно провел бы жизнь.
{Забавно конечно. Но думаю, что состояние настоящей влюбленности диктуется не только экстерьером возлюбленной, но и другими, не менее важными факторами: характер, манеры, голос, сексуальность и, как это ни странно, ум}
420
Кто более страдает? После личного раздора и ссоры между женщиной и мужчиной одна сторона страдает больше всего от мысли, что она причинила боль другой; тогда как другая больше всего страдает от мысли, что она причинила противоположной стороне недостаточно боли, и потому старается еще позднее отяготить ей сердце слезами, рыданиями и расстроенным выражением лица.
{Типичное, бытовое, «мужское» наблюдение. Странно слышать это от Вас}
428
Слишком близко. Если мы живем в слишком большой близости с другим человеком, то с нами случается то же, как когда мы постоянно трогаем пальцами хорошую гравюру: настает день, когда под руками у нас оказывается только клочок плохой, грязной бумаги. И душа человека стирается от постоянного прикосновения; по крайней мере она кажется нам стершейся — мы уже не узнаем ее первоначального рисунка и красоты. — всегда теряешь от слишком интимного общения с женщинами и друзьями; и иногда при этом теряешь жемчужину своей жизни.
{Великолепно. Тонко. Красиво}
Вот так — от сухого цитирования для «ленивых дебилов» перешел к диалогу с великим мыслителем… Жаль только, что он об этом не знает…
ОТДЕЛ ВОСЬМОЙ: ВЗГЛЯД НА ГОСУДАРСТВО
469
Ученые в качестве политиков. На долю ученых, которые становятся политиками, выпадает обыкновенно комическая роль быть чистой совестью политики.
475
Европейский человек и уничтожение наций. Торговля и промышленность, общение через письма и книги, общность всей высшей культуры, быстрая перемена дома и местности, теперешняя кочевая жизнь всех неземлевладельцев — все эти условия неизбежно ведут за собой ослабление и в конце концов уничтожение наций, по крайней мере европейских; так что из всех них, в результате непрерывных скрещиваний, должна возникнуть смешанная раса — раса европейского человека. Этой цели сознательно или бессознательно противодействует теперь обособление наций через возбуждение национальной вражды, но все же смешение медленно подвигается вперед, несмотря на временные обратные течения; этот искусственный национализм, впрочем, столь же опасен, как был опасен искусственный католицизм, ибо он, по существу, есть насильственное чрезвычайное и осадное положение, которое немногие устанавливают над многими, и нуждается в хитрости, лжи и насилии, чтобы сохранить свою репутацию. Не интерес многих (народов), как обыкновенно говорится, а прежде всего интерес правящих династий, далее — определенных классов торговли и общества влечет к национализму; кто раз постиг это, тот должен безбоязненно выдавать себя за доброго европейца и активно содействовать слиянию наций; этому делу немцы могут оказать помощь в силу их старого испытанного свойства быть толмачами и посредниками народов. — Кстати: вся проблема евреев имеет место лишь в пределах национальных государств, так как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к поколению накоплявшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду получить перевес и возбуждать зависть и ненависть; поэтому во всех теперешних нациях — и притом чем более последние снова хотят иметь национальный вид — распространяется литературное бесчинство казнить евреев, как козлов отпущения, за всевозможные внешние и внутренние бедствия. Раз дело будет идти уже не о консервировании наций, а о создании возможно крепкой смешанной европейской расы, — еврей будет столь же пригодным и желательным ингредиентом, как и всякий другой национальный остаток. Неприятные и даже опасные свойства имеются у каждой нации, у каждого человека; жестоко требовать, чтобы еврей составлял исключение. Пусть даже эти свойства имеют у него особенно опасный и устрашающий характер; и, быть может, новейший еврей-биржевик есть самое отвратительное изобретение всего человеческого рода. Тем не менее я хотел бы знать, сколько снисхождения следует оказать в общем итоге народу, который, не без нашей совокупной вины, имел наиболее многострадальную историю среди всех народов и которому мы обязаны самым благородным человеком (Христом), самым чистым мудрецом (Спинозой), самой могущественной книгой и самым влиятельным нравственным законом в мире. Сверх того: в самую темную пору средневековья, когда азиатские тучи тяжело облегли Европу, именно иудейские вольнодумцы, ученые и врачи удержали знамя просвещения и духовной независимости под жесточайшим личным гнетом и защитили Европу против Азии; их усилиям мы по меньшей мере обязаны тем, что могло снова восторжествовать более естественное, разумное и во всяком случае немифическое объяснение мира и что культурная цепь, которая соединяет нас теперь с просвещением греко-римской древности, осталась непорванной. Если христианство сделало все, чтобы овосточить Запад, то иудейство существенно помогало возвратной победе западного начала; а это в известном смысле равносильно тому, чтобы сделать задачу и историю Европы продолжением греческой задачи и истории.
{А вот это уже любопытно и, на мой взгляд, достаточно актуально. Мало того, по многим позициям я полностью с Вами согласен. Вот только не совсем понял Вашу аргументацию… Каким образом «христианство сделало все, чтобы овосточить Запад», а «иудейство существенно помогало возвратной победе западного начала»? Все-таки убогий я в истории мировых религий… И когда это «иудейские вольнодумцы, ученые и врачи удержали знамя просвещения и духовной независимости под жесточайшим личным гнетом и защитили Европу против Азии»? Вот уж не знал… Наверное и Ермак, на самом-то деле, какой-нибудь Иеремия… и, видимо, слоны в Сибири действительно водились…Надо поискать первоисточники… Крайне интересно услышать мнение моего духовного сенсея, маститого специалиста по сибирским слонам, Сигизмунда Траха, об этом любопытном высказывании. Если серьезно, то думаю, что Вы в понятия «Европа» и «Азия» вкладываете несколько иной, отличный от современного, геополитический смысл.}
477
Война необходима. Только мечтательность и прекраснодушие могут ожидать от человечества еще многого (или даже особенно многого), когда оно разучится вести войны. Доселе же нам неведомы иные средства, которые могли бы так же сильно и верно, как всякая великая война, внушать слабеющим народам такую грубую походную энергию, такую глубокую безличную ненависть, такое хладнокровие убийцы со спокойной совестью, такой общий организованный пыл в уничтожении врага, такое гордое равнодушие к великим потерям, к своей собственной жизни и к жизни близких, такой глухой, подобный землетрясению, трепет души; пробивающиеся здесь ручьи и потоки, которые, правда, катят с собой камни и всякий сор и уничтожают поля нежных культур, позднее, при благоприятных обстоятельствах, с новой силой приводят во вращение механизмы духовной мастерской. Культура отнюдь не может обойтись без страстей, пороков и злобы. — Когда римляне в императорскую эпоху несколько утомились от войн, они пытались обрести новую силу в травле зверей, в битвах гладиаторов и в преследовании христиан. Современные англичане, которые в общем также, по-видимому, отказались от войны, прибегают к иному средству, чтобы возродить исчезающие силы: они пускаются в те путешествия, мореплавания, восхождения на горы, которые предпринимаются будто бы с научными целями, в действительности же для того, чтобы из всякого рода приключений и опасностей привезти домой избыточную силу. Придется, вероятно, изобрести еще немало подобных суррогатов войны, но именно из них будет все более уясняться, что такое высокоразвитое и потому неизбежно вялое человечество, как современное европейское человечество, нуждается не только вообще в войне, но даже в величайшей и ужаснейшей войне — т. е. во временном возврате к варварству, — чтобы не потерять из-за средств к культуре самой своей культуры и жизни.
{Интересно… Что-то похожее встречал у Стругацких… По-моему в «Хищных вещах века»… }
ОТДЕЛ ДЕВЯТЫЙ: ЧЕЛОВЕК НАЕДИНЕ С СОБОЙ
497
Непроизвольное благородство. Человек ведет себя непроизвольно благородно, когда он научился ничего не желать от людей и всегда давать им.
{NB! 3 раза!}
502
Скромный. Кто скромен в отношении людей, тот обнаруживает тем большее самомнение в отношении объектов (города, государства, общества, времени, человечества). Это есть его месть.
504
Благороднейший лицемер. Совсем не говорить о себе есть весьма благородное лицемерие.
{Понял, но не сразу}
505
Досада. Досада есть физическая болезнь, которая отнюдь не излечивается одним тем, что позднее устраняется повод к досаде.
{Прекрасное определение досады}
521
Быть великим — значит давать направление. Ни один поток не велик и не богат сам по себе; его делает таковым то, что он воспринимает в себя и ведет за собой столько притоков. Так обстоит дело и со всем духовно великим. Все определяется тем, что человек дает направление, которому потом должны следовать многие притоки, а не тем, обладает ли он с самого начала богатым дарованием или нет.
{NB нашим Отцам}
547
«Остроумцы». Тот не имеет острого ума, кто ищет остроумия.
{Остроумный есть тупоумный?}*
551
Хитрость пророка. Чтобы предугадать действия обыкновенных людей, нужно исходить из допущения, что они всегда употребляют минимальное количество ума, чтобы освободиться из неприятного положения.
{На заметку юнаку}
552
Единственное человеческое право. Кто уклоняется от привычного, становится жертвой необычного; кто остается в привычном, делается его рабом. В том и другом случае человек гибнет.
{БАЛАНС везде и всегда!}
558
Недостает условий. Многие люди всю свою жизнь ждут случая быть хорошими на свой лад.
560
Опасность в обилии. Обладая лишним талантом, часто стоишь менее прочно, чем не обладая им; как и стол лучше стоит на трех ногах, чем на четырех.
561
Образец для других. Кто хочет подавать хороший пример, тот должен примешивать к своей добродетели частицу глупости, тогда ему подражают и вместе с тем возвышаются над образцом — что люди так любят.
{Подавая пример, оставляй простор последователям…}
564
В опасности. Наибольшей опасности попасть под экипаж подвергаешься, когда только что посторонился перед другим экипажем.
{Хотел убрать, как очевидное, но почему-то оставил. Видимо понравилась формулировка.}
571
Собственные мнения. Первое мнение, которое приходит нам в голову, когда нам внезапно предложат вопрос о чем-либо, есть обыкновенно не наше собственное мнение, а лишь ходячее мнение, принадлежащее нашей касте, положению, происхождению; собственные мнения редко плавают на поверхности.
{А-а-а, так вот откуда это дурацкая игра. Считаешь вслух до ста, а тебе задают глупые вопросы. Но ответы, как правило, действительно, стереотипные…}
572
Происхождение мужества. Обычный человек мужествен и неуязвим, как герой, когда он не видит опасности, не имеет глаз для нее. Напротив, у героя единственное уязвимое место на спине, т. е. там, где у него нет глаз.
{Резюме: герои слабы на зад…}
573
Опасность от врача. Надо быть рожденным для своего врача, иначе погибаешь от него.
{Хорошо. Еще бы на латынь перевести и во все рецепты вписать. Чтобы помнили!}
594
Философские новички. Когда человек только что воспринял мудрость какого-либо философа, он ходит по улицам с чувством, как будто он пересоздан и стал великим человеком; ибо он всюду находит людей, которые не знают этой мудрости, и, следовательно, он имеет сообщить обо всем новое, неизвестное решение; признав какое-либо законодательство, человек считает необходимым вести себя как судья.
596
Casus belli и тому подобное. Монарх, который хочет изобрести Casus belli для принятого решения вести войну с соседом, подобен отцу, который дает своему ребенку фиктивную мать, чтобы она впредь считалась его настоящей матерью. И не суть ли почти все открыто возвещаемые мотивы наших поступков такие фиктивные матери?
{Суть!}
597
Страсть и право. Никто не говорит более страстно о своем праве, чем тот, кто в глубине души сомневается в нем. Привлекая на свою сторону страсть, он хочет заглушить разум и его сомнения: так он приобретает чистую совесть, а с ней и успех у ближних.
{NB}
600
Обманчивое, но все же устойчивое. Подобно тому, как, переходя через пропасть или глубокую реку по доске, мы нуждаемся в перилах не для того, чтобы опереться на них — ибо они тотчас же рухнули бы вместе с нами, — а для того, чтобы обнадежить зрение, — так и, будучи юношей, нуждаешься в таких людях, которые бессознательно оказывают нам услугу этих перил. Правда, они не помогли бы нам, если бы мы захотели действительно опереться на них в минуту большой опасности, но они дают успокоительное сознание близкой защиты (например, отцы, учителя, друзья, каковыми они все по обыкновению и являются).
{Полезная иллюзия. Правда, прозрение несколько болезненно. По личному опыту}
602
Развалины как украшения. Люди, которые испытали много духовных перемен, сохраняют некоторые воззрения и привычки прежних состояний; и тогда эти воззрения и привычки выступают из их нового мышления и поведения, как остатки неведомой старины и седые развалины строений; и часто они служат украшением всего ландшафта.
{Красиво… Что тут еще скажешь?}
610
Люди как плохие поэты. Подобно тому, как плохие поэты во второй части стиха ищут мысли для рифмы, так и люди во второй половине своей жизни, став боязливее, ищут поступков, положений, отношений, которые подходили бы к соответствующему содержанию их прежней жизни, так чтобы внешне все хорошо гармонировало; но их жизнь уже не находится под властью сильной мысли и не руководится постоянно ею; ее место занимает намерение найти рифму.
{Современная наука называет это кризисом среднего возраста…}
621
Любовь как искусный прием. Кто хочет действительно узнать что-либо новое (будь то человек, событие или книга), тому следует воспринимать это новое с наивозможной любовью, быстро закрывая глаза на все, что ему кажется в нем враждебным, отталкивающим, ложным, и даже совсем забывая об этом; так, например, он должен делать величайшие уступки автору книги и прямо-таки с бьющимся сердцем, как при скачках, желать, чтобы он достиг своей цели. Дело в том, что таким приемом пробиваешься к самому сердцу нового объекта, к его движущему центру: а это именно и значит узнать его. Когда это достигнуто, то разум позднее делает свои ограничения; эта чрезмерная оценка, эта временная остановка критического маятника была лишь искусным приемом, чтобы выманить душу чего-либо.
{Черный пояс! Товарищ Наклоняев, возьмите, пожалуйста, на заметку при наполнении ЧД!}
Вот и все «Человеческое, слишком Человеческое».
Цитировал, размышлял и пускал пузыри
Искренне Ваш, Хью Фишер
Страницы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15