Глава 7

Поэзия Вогонов вовсе не является самой худшей во Вселенной. Ну, может, третьей из наихудших. Гораздо ужаснее стихи Азготов с Крии, которые по праву считаются вторыми наихудшими.

Когда их Мастер Поэзии Грунтос Тщеславный читал свое эпохальное произведение «Ода Маленькой Зеленой Козявке, Которую Я Нашел у Себя в Паху Одним Летним Утром», четверо слушателей умерли от внутреннего кровоизлияния, а Президент Среднегалактического Нобелирующего Комитета по Искусству спасся только тем, что сгрыз собственную ногу. Как сообщалось, Грунтос «остался разочарован приемом» и собирался было приступить к чтению своего двенадцатитомного эпоса «Мои Любимые Банные Бурчалки», но его собственный кишечник в отчаянной попытке спасти жизнь и цивилизацию прыгнул вверх и задушил его, наглухо перекрыв трахею.
Наиужаснейшие стихи всех времен и народов, увы, канули в Лету вместе с их автором, Паулой Нэнси Миллстоун Дженнингс, Гринбридж, Эссекс, Англия, во время уничтожения Земли.

Простетник Вогон Джелтц улыбался очень медленно. Не для пущей выразительности, совсем нет — он просто с трудом припоминал необходимую последовательность движений лицевых мышц. Он только что с большой пользой для себя поорал на пленников и теперь чувствовал себя немного успокоенным и готовым к маленькой жестокости.
Пленники сидели в креслах Поэтического Восприятия — предусмотрительно привязанные ремнями. Вогоны давно не питали иллюзий насчет своих стихов. Их ранние упражнения в стихоплетстве были частью тупого упрямого стремления доказать всей Галактике, что они высокоразвитый народ с богатой духовной жизнью; сейчас же они продолжали писать из чистой кровожадности.
Крупные капли холодного пота стекали по лбу Форда Префекта на закрепленные на его висках электроды. От электродов шли провода к батарее электронного оборудования — многозарядным импульсным вбивателям образов, стандартным ритм-хандрителям, залповым масс-иньекторам сравнений, аллитерационному трепанатору — специально сконструированного и настроенного таким образом, чтобы ни один нюанс творческой мысли поэта не пропал незамеченным.
Артур Дент сидел и трясся. Он понятия не имел, что их ожидает на этот раз. Зато он знал твердо, что все предыдущее не доставило ему никакого удовольствия, так что он не особо надеялся на перемены к лучшему.
Вогон начал читать маленький мерзкий стишок собственного сочинения:

— Ты снова малую нуду стравляешь паразит
Оманчиво струя твоя в тазе хрюкожурчит
О словно сальная бчела копается в мозгах…

Тело Форда забилось в судорогах. Это было гораздо хуже, чем он ожидал.

…Наощупь я бреду вопя на мнущихся ногах
Сипя терзаю я себя болючими слезьми
Молю не мучь меня мо-мо-чеиспусканьями…

 

— Ааааааааааааааааааааааааааааааарррррррх! — выл Форд Префект, извиваясь от непереносимой боли. Сквозь слезы он видел, как бьется в кресле Артур. Форд стиснул зубы в тщетной попытке потерять сознание.

Безжалостный Вогон продолжал:

 

…О скоро ль хрястнет под пятой твой шейный позвонок
О я могу о я смогу еще бы я не смог…

Его завывающий голос достиг высшей степени скрипучести.
— ЕЩЕ БЫ Я НЕ СМОГ !!!
— Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т! — завопил Форд, выгнувшись в жестоком спазме, когда электронно усиленная экспрессия последней строки пронзила его тело подобно электрическому разряду. Он обмяк.
Артур безжизненно свисал с кресла.
— Ну что, земляди, — проскрежетал Вогон (он не знал, что Форд Префект на самом деле с маленькой планеты в окрестностях Бетельгейзе, а если бы и знал, это ничего бы не изменило), — у вас есть выбор, хотя и непростой! Или умереть в открытом космосе, или…, — он сделал мелодраматическую паузу, — рассказать, как вам понравились мои стихи!
Он откинулся на спинку огромного кожаного кресла и гнусно осклабился.
Форд, казалось, разучился дышать. Он только перекатывал высохший язык во рту и сипел.
Артур бодро заявил:

— Вы знаете, а мне понравилось.
Форд повернулся в его сторону с неподдельным изумлением. Такое ему даже в голову не приходило.
Опешивший Вогон удивленно поднял бровь, так что она почти полностью наехала на нос, что само по себе было уже неплохо.
— Эт’ хорошо… — растерянно пробормотал он.
— Да-да, — продолжал Артур. — Мне кажется, некоторые метафизические образы были на свой лад весьма удачны.
Форд смотрел на него, не веря своим ушам. Неужели их спасет обыкновенная наглость?
— Вот как,. — Вогон был заинтригован.
— М-м… и…еще следует отметить весьма интересное ритмическое построение, — продолжил Артур, — которое контрапунктом вторит… э-э…

Он запнулся.
Форд бросился ему на выручку, подхватив:

— Которое контрапунктом вторит сюрреализму скрытой метафоры… и.. э-э…

Он тоже запнулся, но Артур был уже наготове:
— … А также неподдельную человечность…
— Вогонечность, — прошипел Форд.
— Ну да, вогонечность (пардон), — Артур почувствовал себя уверенней, — нежной и тонкой души поэта, буквально проникающего в самую суть и первопричину всех вещей, чтобы возвысить одно, запудрить другое, наконец достигнуть совершенства в фундаментальной двойственности третьего ( голос его окреп и триумфально зазвенел), — и дать читателю проникнуться всей грандиозностью того… того… э-э… Неожиданно он сбился с мысли.
Форд спас его, нанеся последний удар:
— Того, о чем это произведение ! — завопил он.
Краем рта он прошептал: «Здорово, Артур, ты просто молодец!»
С минуту Вогон Джелтц молча смотрел на их. На какое-то мгновение его озлобленная национальная душа потеплела, но нет, подумал он — слишком поздно, слишком мало.
Когда он вновь заговорил, голос его был похож на скрежет кошачьих когтей по полиэтилену.
— Так значит, вы считаете, что я пишу стихи потому, что где-то в душе, несмотря на свою отвратительную бездушную оболочку, я просто хочу, чтобы меня любили… — он помолчал. — Так, что ли?
Форд нервно рассмеялся.

— Ну, в общем, да, — сказал он, — ведь наверно, все мы, где-то глубоко в душе, знаете ли… э-э…
Вогон поднялся.
— Нет! Вы абсолютно неправы, — сказал он. — Я пишу стихи только для того, чтобы доставить удовольствие своей отвратительной бездушной оболочке. Я все равно выброшу вас за борт. Дневальный! Доставить этих подонков в шлюз номер три и выкинуть наружу!
— Что? — закричал Форд.
Здоровенный молодой гвардеец-Вогон шагнул вперед и выдернул их из-под ремней огромными пупырчатыми руками.
— Нас нельзя выбрасывать за борт! — вопил Форд. — Мы хотим написать книгу!
— Сопротивление бесполезно! — заорал в ответ Вогон-гвардеец. Это была первая фраза, которую он выучил, поступив в Космическую Гвардию Вогонов.
Капитан немного позабавился, наблюдая за ними, а потом безучастно отвернулся.
Артур дико озирался.
— Я не хочу умирать сейчас, — кричал он. — У меня болит голова! Я не хочу отправляться на тот свет с головной болью! Мне там не понравится, вот увидите!
Гвардеец поклонился спине капитана и, обхватив шеи протестующих пленников поудобнее, выволок их с мостика. Стальная дверь закрылась, и капитан снова остался один. Он открыл свою записную книжку и, высунув от напряжения язык, вывел:

— … Кон-тра-пунктом вторит сюр-реализму скрытой метафоры… — Секунду он любовался на дело рук своих, потом с угрюмой ухмылкой захлопнул книжку.
— Просто смерть — это еще слишком хорошо для них, — сказал он.

Длинный бронированный коридор лишь слабым эхом отзывался на беспомощные попытки двух гуманоидов освободиться из резиновых объятий Вогона.
— Вот это да, — хрипел Артур. — Вот это здорово! Отпусти меня, гад!
Вогон тащил их дальше.
— Не беспокойся, — сказал Форд. — Я что-нибудь придумаю.

Но прозвучало это не очень убедительно.
— Сопротивление бесполезно! — заорал Гвардеец.
— Не говори так больше, — нахмурился Форд. — Невозможно сохранять душевное равновесие, когда ты говоришь подобные вещи.
— Господи, — отозвался Артур, — ты говоришь мне о душевном равновесии, а у тебя даже родную планету сегодня не уничтожили. Я утром проснулся и думал, что немного расслаблюсь, почитаю там, причешу собаку… И вот на часах чуть больше четырех, а меня уже выбрасывают из инопланетного корабля за шесть световых лет от дымящихся руин Земли!

Он захрипел и умолк, ибо Вогон в этот момент слегка усилил хватку, впрочем не нарочно.
— Все в порядке, — сказал Форд, — только не паникуй!
— С чего ты взял, что я паникую? Это небольшой информационный шок, он скоро пройдет; я вот только немного освоюсь, соберусь с мыслями. И тогда я запаникую по-настоящему!
— Артур, у тебя истерика. Заткнись! — Форд отчаянно пытался собрать свои разрозненные мысли, но над ухом вновь раздался рев Вогона:
— Сопротивление бесполезно!
— И ты тоже заткнись! — заорал Форд.
— Сопротивление бесполезно!
— Да замолчи наконец, — рявкнул Форд. Он вывернул голову и взглянул своему мучителю в лицо, но ничего хорошего там не увидел. Одинокая мысль пришла ему в голову.
— Тебя что, действительно удовлетворяют подобные вещи? — спросил он неожиданно.
Вогон резко остановился. Выражение крайней глупости медленно проступило на его физиономии.
— Удовлетворяют? — пророкотал он. — Ты что имел в виду, гнида?
— Ну-ну, не зарывайся, — строго сказал Форд. — Я имел в виду, живешь ли ты полноценной жизнью? Топаешь вот, кричишь, выбрасываешь людей за борт…
Вогон уперся взглядом в низкий бронированный потолок и задумался. Брови его почти наехали одна на другую, челюсть отвисла . Наконец он сказал:
— Зато рабочий день короткий.
— Еще бы он не был, — согласился Форд.
Артур чуть не вывихнул шею, пытаясь понять, что происходит.
— Форд, что ты делаешь? — пораженно зашептал он.
— Просто пытаюсь возродить в парне интерес к жизни, понятно? Итак, — вернулся он к разговору, — рабочий день у тебя короткий…
Вогон уставился в пол. В темных илистых глубинах его черепной коробки с трудом копошились редкие мысли.

— Ага, ну… если подумать, — наконец сказал он, — те немногие часы, что я иногда провожу на службе, большей частью довольно паршивы. А вот… — он снова перевел взгляд на потолок и крепко задумался, — а вот кричать мне нравится.

Он наполнил воздухом легкие и заревел: «Сопротивление бес…!».
— Ну да, — торопливо прервал его Форд, — у тебя хорошо получается, я заметил. Но если в целом служба довольно паршива, — теперь он говорил медленно, давая каждому слову время рассосаться в мозгу Вогона, — зачем ты это делаешь? Ты что, в детстве недоиграл в солдатиков? Вот портупея, кобура — они нужны тебе для самоутверждения? Или ты носишь мундир, чтобы завлекать девочек? Нет, скажи — ты действительно думаешь, что такое бездумное существование — достойная настоящего мужчины участь?
— Э-э… э… — сказал Гвардеец, — э-э…я не знаю. Я как бы…просто делаю это и все. Моя тетушка говорит, что Космическая Гвардия — отличное место для молодого честолюбивого Вогона… ну там, девочки, мундир, кобура на расслабленном ремне, бездумное существование…
— Ну вот, Артур, — с мягким упреком сказал Форд, — а ты еще думаешь, что у тебя проблемы.
Артур действительно так думал. Помимо проблем с его родной планетой, у него были также серьезные проблемы с дыханием — увлеченный разговором Вогон почти его придушил. В перспективе маячила еще одна проблема: оказаться в открытом космосе, что ему тоже не улыбалось.
— Попробуй понять его сложности, — настаивал Форд. — Вот он — бедный парень, всю жизнь только и делает, что топает, выбрасывает людей с корабля…
— И кричит, — преданно добавил Вогон.
— Конечно. И кричит, — согласился Форд, дружески похлопывая того по дерматиновому плечу, — … и, представь, он даже не знает, зачем это делает!

Артур подтвердил, что это весьма печально. Он выразил это слабым трепыханием — говорить он не мог из-за нехватки воздуха.
Из глубины души Вогона поднялось ошеломленное бурчание, более похожее на отрыжку.
— Ну, если посмотреть на это так, то…
— Ну же… ну! — подбадривал его Форд.
— Но тогда, — бурчание вдруг прекратилось, — какой же выход?
— Как какой? — удивился Форд. Он произносил слова бодро, но медленно. — Прекратить это, конечно! Скажи им, что ты не собираешься больше этого делать.

Он чувствовал, что надо бы еще что-то добавить, но мозги Вогона и так были уже загружены до предела.
— Эээээээээмммммм… — сказал Гвардеец. — Гм, я что-то не нахожу в этом ничего хорошего.
Форд вдруг почувствовал, что благоприятный момент упущен.
— Но послушай, — заторопился он, — это же только начало, понимаешь… ты же не видишь главного…
Но Вогон уже решил вернуться к выполнению первоначальной задачи. Он покрепче ухватился за шеи пленников и возобновил движение по направлению к шлюзу.

Был заметно, что он очень растроган.
— Да нет, раз уж вам все равно, — сказал он, — я лучше заброшу вас сначала в шлюз, а то мне нужно еще кое-где немного покричать.
Форду Префекту было совсем не все равно.
— Но постой… подумай только! — сказал он, уже не так медленно и не так бодро.
— Аххххххггггннн! — сказал Артур без особого выражения, но настойчиво.
— Тебе понравится, вот увидишь, — упорствовал Форд, — я ведь еще не рассказал тебе о музыке, живописи, и куче других вещей! Аррргггххх!
— Сопротивление бесполезно! — заревел Гвардеец и добавил: — Видишь ли, если я перестану это делать, меня вряд ли повысят до Старшего Кричащего Офицера, а вакансий для не-кричащих и не-выбрасывающих-людей-с-корабля офицеров вообще очень мало. Я уж лучше буду делать карьеру, как умею.
Шлюз был уже рядом — большой и круглый стальной люк, выступающий из обшивки, даже на первый взгляд весьма толстый и массивный. Гвардеец нажал кнопку на пульте, и люк медленно, бесшумно отворился.
— Спасибо за поучительную беседу, — сказал Вогон. — Всего доброго.

Он почти без усилия забросил Форда и Артура в тесную шлюзовую камеру. Артур упал на пол, хрипя и кашляя. Форд бросился к закрывающемуся люку, пытаясь удержать его плечом — тщетно.
— Да послушай же, — кричал он, — есть ведь целый мир, о котором ты ничего не знаешь… ну вот хоть об этом, например! — В отчаяньи он не нашел ничего лучше, чем напеть начало Пятой симфонии Бетховена, отбивая такт кулаком по крышке люка: — Да да да дам! Неужели в тебе ничто не откликается?
— Нет, ничего, — ответил Вогон. — Но я расскажу об этом своей тетушке.
Может, он сказал что-нибудь еще, но его уже никто не слышал. Плотно закрывшийся люк словно обрезал все звуки извне, и лишь слабый гул ходовых двигателей пробивался откуда-то из глубин корабля.
Шлюзовая камера представляла собой цилиндр с блистающими полированным металлом стенками, высотой в человеческий рост и около трех метров в длину. Форд обессиленно сполз по закругленной стене на пол рядом с Артуром.
— Жаль, — сказал он, — а ведь мальчуган подавал надежды.
Артур так и лежал на выгнутом полу, не пытаясь пошевелиться или оглядеться по сторонам. Он все еще не мог отдышаться.
— Мы попались, да? — спросил он.
— Да, — отозвался Форд, — похоже, мы в ловушке.
— А ты ничего еще не придумал? Мне показалось, ты сказал, что что-нибудь придумаешь. Может, ты что-то уже придумал, а я не заметил?
— Ну конечно, я кое-что придумал, — сказал Форд. Артур смотрел на него в тревожном ожидании.
— К сожалению, — продолжал Форд, — мой план предусматривает, что мы находимся по ту сторону этого люка. Он пнул люк, через который они только что влетели.
— Но план-то был хороший?
— Не то слово, отличный.
— А в чем он заключался?
— Ну, детали я еще не проработал. А теперь вроде уже и не стоит.
— Форд … что же теперь с нами будет?
— Что будет? Ну, как я полагаю, через несколько секунд люк перед нами, ээ… автоматически откроетcя и мы вылетим в открытый космос, где мы, скорее всего, бесповоротно задохнемся. Если вдохнуть поглубже, можно, конечно, протянуть секунд тридцать.

Форд надул щеки, выпучил глаза и довольно лихо отбарабанил первый куплет древнего марша Штурмовых Легионов Бетельгейзе. Артуру он вдруг показался совсем чужим.
— Значит, кончено, — сказал Артур. — Мы скоро умрем.
— Да, — согласился Форд, глядя куда-то за спину Артура, — разве что… нет, погоди минутку! Ты не знаешь, зачем тут этот выключатель?

— Что? Где? — завопил Артур, подпрыгнув.
— Это я пошутил, — сказал Форд, — с шуткой, брат, и погибать веселее.
Он начал второй куплет, но сбился и вернулся к началу.
— Ты знаешь, — сказал Артур, — в такие минуты, как сейчас, когда я заперт в вогонской шлюзовой камере вместе с человеком с Бетельгейзе и его похабными инопланетными шуточками, о которых я заставил бы его очень пожалеть, если бы мы не собирались вот-вот умереть от удушья в открытом космосе… в такие вот минуты я очень жалею, что не слушал свою маму, когда был маленький.
— Что же она тебе говорила?
— Откуда мне знать, я же не слушал.
— Жаль, — Форд продолжил свои музыкальные упражнения.
«Ужасно,- думал Артур. — Колонна Нельсона исчезла. Бургеров от Мак-Дональдса больше нет. Все, что осталось от Земли — это я и слова «В основном безобидна». Через пару секунд останется только «В основном безобидна». А еще вчера все было так хорошо».
Где-то за обшивкой чуть слышно зажужжал мотор.
Люк начал открываться. Легкое шипение выходящего наружу воздуха быстро переросло в оглушительный рев и Форд с Артуром вылетели в холодную черную пустоту, усыпанную невообразимо яркими точками света. Как пробки из пугача.